Он бросил трубку и вернулся в конференц-зал. Семь человек взглянули на него с вежливым интересом, но осуждающе. По взаимной договоренности они подходили к телефону во время заседаний только в случаях крайней необходимости. Ник сел в кресло и сухо сказал:
— Прошу извинить меня. Моя секретарша преувеличила важность проблемы и передала звонок сюда.
Ник старался сосредоточиться на обсуждаемом вопросе, но Лорен не выходила у него из головы. В разгар бурных дискуссий о принципах маркетинга у него перед глазами возникла прелестная женщина: она смотрела на солнце и смеялась. Ее волосы рассыпались по плечам. Он вспомнил, как они плавали по озеру Мичиган, вспомнил ее удивительное лицо в тот вечер, когда они познакомились.
«Что случится со мной, если туфелька подойдет?»
«Я превращу вас в красивого лягушонка».
Вместо этого она превратила его в буйного невротика! Вот уже две недели он сходит с ума от ревности. Каждый раз когда у нее на столе звонил телефон, он мучился, что это кто-то из ее любовников. Когда какой-нибудь мужчина бросал на нее взгляд, он чувствовал дикое желание врезать ему по физиономии.
Завтра она уезжает. В понедельник он уже не увидит ее. Так будет лучше для всей этой чертовой корпорации; его собственные помощники старались свернуть в сторону, как только видели его. Вот до чего она его довела!
Совещание закончилось в семь часов, и Ник извинился и поднялся к себе в номер. Направляясь по широкому коридору дорогого отеля к лифту, он увидел застекленный прилавок с ювелирными изделиями. Его внимание привлекли великолепный рубиновый кулон и такие же серьги. Может быть, если он подарит Лорен этот кулон… Вдруг он снова почувствовал себя маленьким мальчиком, покупавшим расписную шкатулку. Он отвернулся от прилавка и пошел дальше по коридору. Подкуп, напомнил он себе, — это самый низкий способ уговорить человека сделать что-нибудь. Он не будет просить Лорен остаться, он никогда никого не будет ни о чем просить.
Около часа он говорил по телефону у себя в номере, решая деловые вопросы, которые накопились в его отсутствие. Когда он наконец повесил трубку, было около одиннадцати. Он подошел к окну и взглянул на звездное небо Чикаго.
Лорен уезжает. Джим сказал, что она бледная и измученная. А что, если она больна? Может быть, она беременна? Ну и что же, если так? Он даже не знает, его ли это ребенок.
Когда-то он мог быть уверен. Когда-то он был ее единственным мужчиной. Теперь, пожалуй, уже она сможет научить его кое-чему, с горечью подумал он.
Он вспомнил воскресное утро, когда приехал к ней, чтобы подарить серьги. Когда он попытался затащить ее в постель, она рассердилась. Большинство женщин удовлетворились бы тем, что он предлагал, но не Лорен. Она хотела, чтобы они были близки душевно, а не только физически, она хотела проявления чувств с его стороны, ждала каких-то обещаний.
Ник улегся в постель. Ну и чудесно, что она уезжает, решил он, злясь на все на свете. Пусть возвращается домой и найдет себе какого-нибудь провинциального сопляка, который будет ползать у ее ног и клясться в любви, если ей это так необходимо.
На следующее утро совещание начиналось ровно в десять. Поскольку его участники были крупными промышленниками, ценившими каждую минуту своего времени, все пришли вовремя. Председатель взглянул на шестерых мужчин, сидящих вокруг стола, и сказал:
— Ник Синклер не сможет присутствовать сегодня. Он просил меня передать, что его вызвали в Детройт по срочному делу.
— — У нас у всех есть незаконченные срочные дела, — возмутился один из присутствующих. — Что за проблема, которая помешала ему быть здесь?
— Он сказал, что это проблема кадров.
— Это не повод, — взорвался другой, — у нас у всех есть эти проблемы.
— Я напомнил ему об этом, — ответил председатель.
— И что он сказал?
— Он сказал, что такой проблемы нет больше ни у кого.
Лорен вынесла еще один чемодан к машине и, остановившись, взглянула на затянутое облаками октябрьское небо. Наверное, скоро пойдет дождь или снег.
Она вернулась в дом за другими вещами, оставив дверь приоткрытой. Ноги у нее промокли, так как на улице было очень сыро. Надо было быстро высушить промокшие матерчатые кроссовки, которые она собиралась надеть в дорогу. Лорен отнесла их в кухню, поставила около открытой духовки и включила ее.
Поднявшись наверх, она надела туфли и закрыла последний чемодан. Единственное, что оставалось сделать до отъезда, — это написать записку Филипу Витворту. Слезы жгли ей глаза. Смахнув их дрожащими пальцами, она взяла чемодан и спустилась вниз. И тут за ее спиной послышались чьи-то шаги. Она испуганно обернулась и застыла как вкопанная: из кухни выходил Ник и направлялся к ней. В голове у нее промелькнула страшная мысль; он знает все о Филипе Витворте.
Разволновавшись, Лорен опустила чемодан и сделала шаг в сторону. Сзади стоял диван. В спешке она покачнулась и упала спиной на подушки. Невольно у Лорен мелькнула мысль, что поза у нее сейчас самая призывная и обольстительная.
— Я очень польщен, дорогая, но мне бы хотелось сначала что-нибудь перекусить. Что у тебя есть, кроме жареных кроссовок?
Лорен поспешно вскочила. Несмотря на насмешливый тон, чувствовалась мрачная напряженность в его лице и каждом мускуле его сильного тела. Она осторожно отошла от него подальше.
— Стой на месте, — спокойно приказал он. Лорен замерла, внутри у нее все похолодело.
— Почему… почему ты не на международном совещании?
— Дело в том, — медленно проговорил он, — что я задавал себе этот вопрос много раз. Я спрашивал себя об этом, когда оставил семь человек, которым был необходим мой голос для решения очень важных вопросов. Спрашивал по дороге сюда, когда мою соседку в самолете рвало в пакет.